В метро аппарат по выдаче билетов не выдал мужчине сдачу. Тот разбушевался и стал бить этот жалкий синий ящик ногой. На грохот из будки вышла вахтёрша. За ней нехотя приплёлся милиционер. Оба попытались кричать, но как-то нескладно. Обманутый пассажир тут же резко сунул им в лицо чек и пожаловался на отсутствие сдачи.
— Так зачем вы его бьёте? — поучительно заметил милиционер. — Это же не живой человек.
Бывает, что известные однофамильцы слипаются в один образ. Так, в детстве я не различал Толстого, который «Буратино», и Толстого с более суровыми детскими историями. Более глубокие заблуждения, с которыми пришлось столкнуться, касались, например, двух Бальзаков: Жан-Луи — с носом и Оноре — с тридцатилетними женщинами. Или двух Бэконов: Роджера — схоласта и Фрэнсиса — с «Новой Атлантидой». А вот, например, на прошлой неделе в Милане я был на улице Антонио Чекки — практически Антон Чехов (собственно, вначале я так и решил на слух). На месте оказалось, это итальянский исследователь, участник африканских экспедиций конца XIX в. К слову, улица Чехова в Милане тоже есть. Но чуть подальше.
Интересно, может быть, ещё какие слоёные образы имеются?
У меня тут столько всего произошло за последние дни, что я, наверное, ещё долго буду осмысливать пережитое.
Например, вчера я торжественно вернулся в Москву, проведя до этого три дня и две ночи на границе в кабине машины и перебрав все немыслимые позы. Таможенники сурово досматривали вещи, открывали коробки с книгами с амазона. Долго смотрели, озабочено глядели на обложки, потом позвали старшего: «Эй, посмотри! У них там книги не на нашем языке». Тот вертел их в руках, листал, спрашивал о содержании. На дне коробки нашлась накладная со списком заказа. «Ни хуя себе! — присвистнул старший, изучая счёт. — Книга за 20 евро».
Белорусский банк на пропускном пункте — это жупел. Половину карточек не берут, другую — не читают, расчётный счёт к оплате вообще не принимают. Всё как в тёмные века — нужно везти с собой мешок наличных. Иначе не выпустят. То есть не впустят. Вдобавок банк не занимается пересчётом суммы, и перевести русские рубли в белорусские отправляют в другое окно. Там девочка считает, выписывает новую сумму, и с ней идёшь платить заново. Но надо сказать, что большинство таможенников на оформлении работает достаточно шустро.
В зале таможни на стенде под пластиком висит истлевшая ксерокопия памятки о том, как правильно выбирать полезные и непорченные продукты. Сверху растянуты пугающие рекламные плакаты с настойчивым предложением ускоренного электронного информирования о перевозке. На одном изображён несущийся по ночному городу трамвай со страшным вопросм «А ты успеешь?» На другом — несчастный человек, обхвативший свою голову руками. Плакат сообщает, что бедолага страдает именно от отсутствия у него рекламируемой услуги.
Вырвавшись на волю, в первые километры М1 сходишь с ума от свободы. Хочется просто визжать от радости. Глупые улыбки, несдерживаемый смех — словно какой-то шок.
День идёт за два. Каждое утро и каждое после обеда непременно куда-то ездим по Ломбардии. За прошедшую неделю только в Комо я побывал несколько раз.
Для интуристов тут всё по-прежнему: мороженое, водичка, лодочки и горы. У заезжих миланцев тоже как обычно: поругивают швейцарцев, гоняющих без страха получить штраф, и наворачивают круги в поисках парковочного местечка. Да и я в конце концов смирился, что в Италии каждый день кто-то где-нибудь бастует, даже в Комо, даже в самой крохотной конторке.
В одну из поездок я познакомился с основателем и владельцем фабрики по производству шёлка. Комо, как известно, славится этим. Кстати, никто первоклассный итальянский шёлк не хочет покупать? А то думаю, пора мне уже из знакомств извлекать выгоду. Тем более мой новый знакомый сам предлагал провести экскурсию по фабрике и показать образцы. Собственно, в шёлке я уже порылся. Огромный зал в палаццо, где располагается офис, весь оказался завален мотками, кусками и обрезками шёлка из коллекций за последние 30 лет производства — настоящий музей шёлка.
Ну и напоследок немного сплетен города Комо: сказали, что Джордж Клуни, у которого тут где-то домик на озере, купил себе скутер и инкогнито ездит по улочкам, как обычный итальянец.
С утра в Комо доехать можно очень быстро. А вот вернуться обратно — тяжело. Вдобавок ещё в понедельник прямо на шоссе совершенно нелепо загорелась жестяная бочка с горючим. Стояли.
Раньше, я помню, на майских праздниках всё время кого-то били. Поэтому гулять в центр города обычно не ходили. Потом накал немного спал. Хотя по Москве тут и там постоянно встречались печально-торжественные процессии из вереницы угрюмых старух, которые увязывались за красными знамёнами в надежде, что они вернут им их детство.
В эти выходные мне было всё ещё дурно от аллергии. Поэтому на прошедший митинг ходило моё доверенное лицо и еле унесло оттуда ноги. Когда я проспался и включил компьютер, чтобы узнать остальные новости, казалось, прошла уйма времени. Зачистки, волнения, ночёвки людей в центре — просто захлебнулся от информации. А всего 24 часа вне новостей.
Большое спасибо всем, кто переживал за моё здоровье и давал ценные советы. Но я решил бороться единственным пока известным мне путём. Со вчерашнего дня я в Милане. Здесь прохладнее, чем в Москве, по выходным идут дожди. Но зато чисто и свежо.
А сегодня утром я одел белые штаны и пошёл в магазин. Там случайно уронил пачку апельсинового сока, она треснула, сок прыснул во все стороны. Я её поднял и поставил рядом с позорной лужицей. Я даже приготовился заплатить, но ко мне никто не подбежал и не стал орать. Тогда я подождал чуть-чуть, пооглядывался и тихонечнко ушёл. Стыдно, конечно. А ещё на одной штанине остались светло-жёлтые леопардовые пятна.
Жизнь потеряла всякий смысл. Существовать с непрекращающейся аллергией невозможно. Смирившись с постоянными насморком и красными глазами, я не перестаю удивляться, сколько всего может поместиться в одной небольшой голове, так что даже из глазниц выплёскивается. Даже сплю в обнимку с рулоном нежной туалетной бумаги, от которого отрываю кусочки и громко сморкаюсь, вызывая жалость и умиление.
На этой неделе моя извечная московская аллергия дошла до предельных форм. Всё время чихаю, как бомба, глаза красные, башку плющит, я совершенно жалок и истощён. Узнал, что в этом году вдобавок ко всей пылище, оказывается, ещё и берёзы травят москвичей. Как подло с их стороны. Хотя я лично уже никаких цветных облаков не видел. Зато на днях зачихал другу всю машину, так что он не выдержал и принудил меня купить какие-то таблетки. Добравшись до дома, открыл упаковку, а в инструкции написано, принимать с едой. Пришлось не в постели отлёживаться, а готовить на ночь глядя пасту с форелью, чтоб заесть. Хотя помогают они не очень, но вроде лучше становится. Ну и мотивируют постоянно готовить.
Hornby A. S. Oxford Progressive English for Adult Learners.
Интересно, кто был первым человеком, неуклюже свалявшим фразу «Доброго времени суток»? Хотя, с другой стороны, наверное, важнее было бы заклеймить второго — который подхватил и разнёс её дальше по людям с ослабленным иммунитетом.
Меня возили на дачу. На чужую, конечно. Жарить мясо. Провонял дымом. Деревня. На улице никого. Темнота. Пробежит кот. Кто-то на тонированной десятке проедет. Да и всё. Туалет в огороде. Вода из ведра. Из ковшика. Настоящая сельская жизнь. Ещё в поселении есть железнодорожная станция. Центр местной жизни. Платформа, рынок, палатки с роллтоном и пивом, площадь, покрытая пластами грязи, алкаши висят на перилах, лужи шириной в мою печаль — Николаевская Россия.
Больше месяца посещаю всякие налоговые, банки и таможни. Банки — это, конечно, самое приятное. Любое государственное учреждение — это, в принципе, тюрьма. Возвращаясь с таможни, я всякий раз долго мою глаза, пытаясь смыть всё, что они видели, часами молча сижу в ванне, глядя на ровную гладь воды, потом голый закутываюсь с головой в одеяло и повторяю: «Это не со мной. Это мне привиделось».
Сегодня на таможне. Спрашиваю:
— А где здесь туалет?
Тётка, не глядя в глаза:
— А здесь нельзя. Только для таможни.
— А куда идти?
Продолжает безучастно вещать, как радио:
— На улице только. Здесь нельзя.
Самое трогательное, что по её мановению в сторону улицы открывался вид на уходящие за горизонт машины и фуры на складе временного хранения. Куда предстояло бежать, я не понял. В конце концов мне пришлось проникнуть в самое сердце таможни, спрятанное за двумя дверями с электронными замками. Принцип простой: затаиться до поры и проскочить, придержав дверь за проходящим служащим. Мужское сердце, к слову, спрятано надёжнее женского. Засада страшная. У последнего рубежа я даже призадумался, как возвращаться. Мимо проходящий философ, равнодушный к моим перемещениям, на все мои сомнения ответил:
— Вы без карточки отсюда не выйдете. Но поссать-то, наверное, важнее?
Возразить было нечего.
Из истории английской музыки.
<…>
— А что, Шекспир про ремиксы писал?
— Ты что? Он их делал! Shakespeare MC, дискотека «Глобус» — это ж он и придумал стекляный шар под потолком. Гений, что и говорить. Hamlet (Danish Mix), Twelfth Night (Night Dubstep version), As You Like It (House version):
As-as-as-aaa-asas-as-as-as YOU LIKE IT!
As-as-as-as-aaaa-asas-as-as-
YOU LIKE IT!
(исполняется на манер House Master Boyz — House Nation)
Руд инглиш хаус диджей. Толпа радостно кричит. А тем временем копятся предпосылки Английской революции. Потом идёт нью-вейв и ганноверское техно. Ну и викторианский рок, конечно. А Георг III стал первым панком. Это он, по-моему, своим говном кидался (NB читай Фуко). И прыгал голым в зал на руки. Кстати, по этой же причине пало правительство Рэмси Макдональда — Zinoviev Band и всё такое. Обрушили британские чарты. А вот Черчиль отличался спокойствием на сцене. Лишь иногда позволял себе безобидные выходки и потанцульки.
Все видели на прошлой неделе в блоге у Варламова фотографии Росстата, кажется. А вот в моей местной налоговой даже снять не получится, потому как места не хватает даже на то, чтобы дышать полной грудью, не то что руки поднимать и камерой вертеть. Там тесные и низкие коридоры, обклеенные выцветшими тёмно-розовыми обоями, вдоль одной стеночки стоят в очереди скорбные просители, вдоль другой боком усиленно протискиваются прочие люди. Воздух в этой усыпальнице спёрт и неприятен. Все устало молчат.
В раздумьях о наличии в России бездушной государственной бюрократической машины, отсталой, малополезной, безразличной к человеческой личности, унижающей достоинство и иногда опасной для жизни, я понял недавно одну вещь. Короче, как ни крути, между строк читается описание «Жигулей».
